Кудрат Эргашев - Позывные — «02»
— …Является семья, — закончил за него Николай и, вынув записную книжку, быстро нашел нужную страницу. — Вот послушай…
— Кто на сей раз? — насмешливо спросил Арслан.
— Макаренко, — не обращая внимания на тон друга, ответил Соснин и прочел: — «Воспитывает все: люди, вещи, явления, но прежде всего и больше всего — люди. Из них на первом месте — родители…»
— Это точно. Взгляд человека, его убеждения и отношение к жизни закладываются в семье, — согласился Арслан.
«Конечно, — думал Соснин, — что хорошего можно было ожидать от Рянского, если он долгие годы видел постоянное стремление бабки и матери к узколичному благополучию, тоску по прошлому, зависть, лицемерие, жадность, способность совершать бесчестные поступки, лишь бы добиться личной выгоды? Разве все это не лежит в основе многих преступлений? Что же тогда надо? Вовремя распознать, поставить заслон? Да, конечно. Но кто должен все это делать?»
* * *Педсовет обещал быть бурным. Обсуждению подлежало совершенное десятиклассниками преступление. Такого на памяти Владимира Сергеевича за долгие годы директорствования не бывало. И сейчас, возвращаясь домой, он мысленно вновь и вновь перебирал происшедшее.
Готовя педсовет, директор мучительно искал ответ на основной вопрос: что, как и где просмотрела школа. Ему понравился тот нелицеприятный разговор, который состоялся. Хотя, конечно, были и попытки свалить все на извечные объективные причины: перегруженность школьной программы, чрезмерную наполняемость классов, на семью, наконец.
«Семья и школа, — думал Владимир Сергеевич, — да, конечно, семья, школа, улица — это компоненты, существенно влияющие на формирование личности. Но почему из них нередко выпадает сама личность? Для нее не оказывается места в этой схеме. Парадокс, но все правильно. Мое во мне. Так уж повелось, что ответственность за недостатки в воспитании некоторые родители целиком возлагают на школу, а последняя на родителей. А ведь все прекрасно понимают: нужен единый фронт, школа и семья должны выступать как монолит. Но почему-то далеко не всегда так получается. Вон как разошлась мать Лазарева, — вспомнил он. «Это вы, вы испортили мне сына», — в гневе кричала она. А Осокина широко открытыми от удивления глазами смотрела на сына и все твердила: «Он же такой тихий и спокойный, никого не обижал. Как же так?»
Пожалуй, ответ на этот вопрос дала Нина Васильевна. Молодец, хорошо выступила. Умно.
— В силу ряда причин Дима Осокин оказался в пучине школьного неравенства. Я сказала бы еще резче: тихоней он был именно в силу своей отверженности. Но видели ли мы это? Увы! Не снимая ответственности со всех нас, я все же основной упрек адресую Елене Павловне. Ведь вы, Елена Павловна, второй год являетесь классным руководителем нынешнего 10 «б» и не имели права не замечать этого.
— Поведение и успеваемость Осокина не вызывали у меня тревоги, — бросила реплику Елена Павловна.
— Вот-вот, — подхватила завуч, — в этом и кроется главная опасность вашего педагогического кредо: тревогу внушает лишь двоечник, и поэтому надо как можно быстрее перетащить его на спасительную тройку…
— Но это же основной показатель нашей работы, — недоуменно перебил ее кто-то из учителей.
— Верно. Основной, но не единственный, — отпарировала Нина Васильевна. — И вы прекрасно знаете: не может быть обучения, только дающего сумму знаний по отдельным предметам, оторванного от нравственного совершенствования ученика. — Она сделала небольшую паузу. — Но если учитель не видит ученика, его внутренний мир, его интересы только потому, что он не отстающий, можно ли всерьез говорить о его воспитание? А в случае с Осокиным получилось именно так. Он, пожалуй, больше, чем другие, жаждал самовыражения и самоутверждения и, начав с кражи классного журнала, кончил ограблением. Разве для нас с вами неизвестно, что дурные поступки являются часто прямым результатом неудовлетворенности собой? Вот где лежит наш общий и прежде всего ваш, как куратора, Елена Павловна, просчет.
Что касается Лазарева, то здесь иная крайность. Уж он-то всегда был в поле нашего зрения, но как однобоко! Мы видели только его шалости и проделки и пытались втиснуть его в общем-то незаурядную натуру в прокрустово ложе мелочной регламентации…
— Совершенно верно, Нина Васильевна, — поддержал ее директор. — Прошу извинить, что перебил, но не могу в этой связи не привести слова Менделеева о том, что «регламентация каждого шага убивает развитие в учениках самостоятельности, что при известных характерах и условиях приводит к уродствам…»
Стало примораживать, и, зябко поежившись, Владимир Сергеевич чуть прибавил шагу.
«Как часто, недостает нам, учителям, справедливости, и как дорого это обходится в итоге. Наверное, я был несколько резок, когда бросил Елене Павловне упрек в копеечной амбиции, которую она подчас проявляла с Лазаревым, но ведь в основном именно так и получилось.
А кто кинул реплику, когда я говорил, что школа должна бороться за справедливость учителя? Игорь Максимович. Как остроумно он заметил: это даже более важно, чем обеспечивать его методическими разработками. Очень верное замечание. И о дидактике он хорошо говорил, когда, не удержавшись, Елена Павловна выкрикнула:
— Вы, стало быть, против дидактики?
— Ни в коем случае. Я против упреков, против обыденно-нудных нотаций, педагогический эффект которых ничтожен. Я за дидактику непринужденную, даже веселую и ни в коем случае не навязчивую, чтобы ученик потом сам пришел и сказал мне, учителю, что я прав.
В целом он доволен ходом педсовета. Обсуждение было принципиальным, говорили о том, что наболело. Но не покидало директора чувство горечи, неудовлетворенности своей работой; ведь просмотрели, упустили они этих ребят. Вон как обстоят дела в семье Хрулева, даже толком не знали. Может быть, это потому, что в школе очень много учеников и за всеми не уследишь, пропустишь то, что сейчас принято называть внутренним отходом учащегося от школы, его стремление к самоутверждению вне рамок школы…
Много, очень много учеников у нас, но за каждого из них мы в ответе, ни один не должен оставаться для учителя «вещью в себе». Где-то он читал, что школа — стартовая площадка, с которой начинается путь личности по земной орбите, а учителя — это специалисты, осуществляющие запуск. От них зависит и точность прицела, и тщательность запуска. Верное сравнение. Но главное, пожалуй, в том, чтобы запуск на орбиту жизни мы производили строго индивидуально, с учетом особенностей каждого. Это исключит срывы, и тогда ни один «корабль» не сойдет с орбиты честной жизни, ибо каждый будет настоящей личностью. Не проглядеть, не упустить ученика, его склонностей, его характера, стремлений — наша задача. И нам много еще предстоит работы, чтобы осуществить ее.
Валерий Гусев, Михаил Лихолит
ОТГОЛОСКИ ПРОШЛОГО
Повесть
— На проезжей части дороги, между поселками Чарвак и Хумсан, — сразу приступил к делу подполковник Саттаров, — обнаружен труп… — Саттаров заглянул в папку, — Ульфата-дивона… Дурачка… Ну, такие есть почти в каждом городке, селении.
Санджар задумался… Знал он этого Ульфата-дурачка. Очень хорошо знал. Вспомнил, как несколько лет назад в Хумсане тот подошел к нему, положил руку на плечо и доверительно-ласково попросил: «Дай деньги, а я тебе спляшу!»
— …Почему выбор пал на вас? — донесся голос Саттарова. — Вы хорошо знаете эти места…
«…У Ульфата была скручена левая, или нет, правая рука, — продолжал вспоминать Санджар. — Возможно, от полиомиелита…»
Он ясно представил его бессмысленно-радостный взгляд, выпирающую чесночными дольками зубов верхнюю челюсть, мокрый от слюны подбородок…
Получив монету, Ульфат немедленно прятал ее за щеку и тут же пускался в танец. Он топал ногами и выделывал левой рукой все, что должны были, по его слабому уму, показывать танцоры в танце, даже чуть больше, а правая рука его беспомощно извивалась вдоль туловища…
Видимо, он получал от своего танца больше удовольствия, нежели зрители…
— Вы о чем-то задумались, лейтенант Салиев? — недовольно спросил подполковник, и Санджар виновато вздрогнул.
— Да так… Вспомнил кое-что…
— Кое-что будете вспоминать кое-когда, в свободное время, и кое-где, а сейчас поезжайте и там, на месте, посмотрите… Разберитесь…
Санджар сидел рядом с экспертом ОТО в управленческом «газике», и теплая волна от предвкушения встречи с Хумсаном обволакивала его истомой. Наверное, у каждого человека есть место, куда его тянет больше всего. Таким местом для Санджара был Хумсан. Не потому, что это были его родные места, — он родился совсем в другой стороне. Просто в Хумсане прошла его юность. Начиная с пионерского лагеря, где он отдыхал, и позже в студенческом спортивно-оздоровительном произошло знакомство с этими единственными, по его непреклонному убеждению, в мире местами.
